Гнездо Феникса - Страница 57


К оглавлению

57

– Тьмеон говорит туманно, – сказал Кратов. – Видящий Внутрь не может захотеть изменить гору. То есть, разумеется, захотеть он может, но гора вряд ли подчинится его воле.

– Гора подчинится, – произнес Тьмеон высокомерно. – Я прикажу, и она починится.

– Как, как ты ей прикажешь?!

– Это несложно. Нужно только, чтобы здесь собрались несколько Видящих Внутрь и думали об одном. О том, чтобы сдвинуть гору. Или обрушить ее. Или стереть ее в прах.

– И что дальше?

– А дальше будет то, о чем они думают. Может быть, это случится не сразу. Если же поблизости окажется один из Мерцальников, это произойдет немедленно…

– Внимание, – сказал Биссонет, подобравшись. – Внимание, Кратов. ОЧЕНЬ ВАЖНО! Тяните из него все до конца.

– Кто такие Мерцальники? – напористо спросил Кратов.

Тьмеон прикрыл глаза.

– Это мы, – сказал он торжественно. – Какими мы становимся после утраты телесной оболочки. Наше имаго.

– Отчет Хофмана-Элула, – быстро сказал Биссонет. – Верования Аафемт о посмертном воплощении. Продолжайте, Кратов!

– Ты покажешь нам Мерцальника? – спросил Кратов.

После продолжительной паузы Тьмеон сказал:

– Покажу. Но Мерцальники обитают очень высоко. Мы еще не вошли в пределы их владений. Нужно подниматься.

– Куда еще подниматься? – заволновался Биссонет.

– Успокойтесь, – сказал Кратов. – Подниматься – в смысле опускаться.

– Ваш разум темен и дик, – продолжал Аафемт. – Он исполнен варварских иллюзий. Вы не видите Истиносвета. Вы не рождены Видящими Внутрь. И Знающий не знает, и Странный не свят. И вы умрете без надежды, и оболочка ваша истлеет, и дух ваш не испытает имагопревращения…

– Но Видящие Внутрь пришли к Чужим и повели их за собой, – напомнил Кратов. – Затем ли, чтобы уличить их в невежестве?

– Видящие Внутрь ожидали, что пришедшие сверху родственны пришедшим снизу. Ожидания не оправдались. Но Чужие сами последовали за Видящими Внутрь. Быть может, они сумеют приобщиться к Истиносвету?

– Пришедшие сверху, пришедшие снизу… – задумчиво проговорил Биссонет. – Что вы об этом думаете, Кратов?

– Я думаю о другом, – сказал тот.

– Нет того, чего нет, – монотонно вещал Тьмеон, не заботясь о том, слушают ли его. – Нет прошлого, ибо оно ушло. Нет будущего, ибо оно не наступило. Нет постоянного, ибо все меняется. Вы ищете законов и правил. Но правило заключается в том, что нет закона. А закон гласит, что нет правил.

Биссонет оскалился и, припадая на поврежденную ногу, подковылял к дышащему смрадом жерлу колодца. Шумно вздохнул, носком ботинка столкнул туда ноздреватый осколок стены. Прислушался – колодец молчал.

– Я уже делал это, – сказал Кратов. – Может быть, бог с ними, с Мерцальниками?

Биссонет молчал.

– Я устал. Вам жутко интересно, что ждет нас дальше, и вы готовы переть до конца, как носорог. Но подумайте и обо мне. Я рядовой плоддер. У меня голова трещит от напряжения. Я пытаюсь понять этого чудака и ловлю себя на том, что точно так же пытаюсь понять и вас. Два языка перепутались в моих мозгах. Либо я заговорю на смешанном жаргоне, либо свихнусь. Я никогда не был ксенологом и не хочу им быть. Прошу вас, вернемся!

– Вот уж теперь-то нет, – пробормотал ксенолог.

4.

Кратов старался не глядеть вверх. Ему казалось: сделай он это, и вся толща недр обрушится на его бедную голову. Он физически ощущал на себе гнет чудовищной глубины. Под этим гнетом сбивалось дыхание, подкашивались ноги, кровь под самой кожей вымерзала в колючие ледяные кристаллики.

С каждым витком лестницы воздух становился суше, но жар не спадал. Неужели они пронизали всю толщу планеты и теперь приближались к огненной пустыне Солнечного полушария? Кратов был готов поверить и в такое. С тех пор, как остановилось время, он ни за что не мог поручиться. Возможно, они распростились с Татором пару часов назад. Так же возможно, что минули сутки. Или даже месяц. Кратов не был бы удивлен, если бы вдруг выяснилось, что они бредут шаг за шагом, виток за витком, след в след не выказывающему малейших признаков усталости Тьмеону вот уже несколько лет…

Иногда Биссонет, ни к кому конкретно не обращаясь, объявлял: «Я голоден». Кратов молча извлекал из пластикового мешка то, что осталось от запасов, прихваченных из «иглу»: расписные коробки консервов и полупрозрачные тубы с тоником. Тьмеон брезгливо поводя носом, отходил и усаживался прямо на каменный пол десятком ступенек ниже.

«Когда доедим последнюю крошку и допьем последнюю каплю, – думал Кратов, – я возьму красавчика за шиворот и поволоку наверх. Что бы он при этом ни вопил о своем долге перед наукой. И знать бы, каким заветным словом открывается люк…»

И снова продолжался бесконечный, безумный спуск в темноту и тишину. Даже эхо не бежало впереди них, хруст щебенки под ногами увязал в горячем воздухе, будто в душной перине.

– Посмотрите, Кратов. Это новое…

«Светильники» встречались теперь на каждом шагу. Сбивались в гнезда, распространяя вокруг токи освежающей прохлады. Меняли цвет и яркость. Дышали как живые, выбрасывая из себя языки протуберанцев. И даже неспешно текли. Как и обещал Тьмеон – кверху.

Особенно много их копилось в пересечениях странных вздутий, похожих не то на судорожно натянутые жилы, не то на вросшие в камень толстые трубы.

– Вы слышите, Кратов?..

Он слышал.

Из темной бездны возносились далекие размеренные удары. Словно невидимый кузнец с оттяжкой молотил по наковальне.

– Что это, Тьмеон?

– Мы в стране Мерцальников. Это и наша страна, хотя мы в ней гости. Но мы требуем малого и нас не изгоняют. Страна Мерцальников чужая для живых. Все, что в ней есть, создано не руками. Руки живых слишком слабы. Здесь правит Разум, исполненный Истиносвета.

57