Гнездо Феникса - Страница 54

Биссонет, поколебавшись, протянул на голос дрожащую ладонь.

Шедший чуть впереди Аафемт аж с двумя гребнями на голове вдруг вскинул тощие конечности и хрипло каркнул. И тотчас же огромное пространство подземелья озарилось. В расселинах стен ожили и налились неверной голубизной клубки призрачного света. Кратов инстинктивно зажмурился, опасаясь увидеть факелы… Но это не было обычным огнем и не тревожило в нем никаких тайных страхов.

– Прекрасно, – сказал Биссонет и тут же отнял руку.

Не прошло и минуты, как он уже обрел весь прежний апломб. И теперь бодро, вприпрыжку одолевал ступени, даже не оглядываясь на поотставшего Кратова.

Тот осторожно приблизился к самому краю ничем не огороженной лестницы. Заглянул вниз.

Гигантский, метров пятьдесят в поперечнике, колодец. Глухая темнота, напрочь застилающая дно, если оно вообще существовало. Насколько хватало глаз – ступени, ступени, ступени. Словно внутренняя резьба в каменной трубе. И беспорядочно разбросанные повсюду светящиеся клубки. Аафемт растянулись в цепочку, передние из них шествовали уже добрым десятком витков ниже.

Биссонет вдруг ойкнул и невнятно выругался. Скособочившись, сделал еще пару неуклюжих шагов и привалился к стене.

– Ну, конечно же, – сказал он с досадой. – Эти ваши дерьмовые ботинки… Я подвернул ногу.

– Ботинки ни при чем, – сказал Кратов, подходя. – Во всем виноваты диваны.

– Какие, к черту, диваны?! – окрысился Биссонет.

– Мягкие, – пояснил Кратов. – Очень удобные. От которых так нелегко каждым утром отдирать задницу и бежать километров пять туда и пять обратно. По солнышку и свежему воздуху. Или по дождичку и опять-таки свежему воздуху… Покажите мне свое увечье.

– Вы и врачевать в плоддерах научились?

– В меру необходимости…

Шепча проклятия, Биссонет стянул ботинок. Кратов присел на корточки, помял его бледный голеностоп, несильно подергал за пятку. Ксенолог тихонько взвыл.

– Пустое, – сказал Кратов. – Сейчас я отключу нервы, чтобы не мешали, – он коротко и сильно надавил на сокровенную точку над внутренней лодыжкой. – Полчаса полной неподвижности – и потрюхаем дальше.

– Но все еще болит! – сказал Биссонет сварливо.

– У сороки болит, у вороны болит, – пробормотал Кратов. – А у вас заживет.

– Что вы городите, какая, к черту, сорока?!

Негромко захрустел щебень под чьей-то поступью. Кратов обернулся. Это был уже знакомый Аафемт с оранжевым гребнем. Он стоял молча, уперев немигающие стеклянные глаза в моментально притихшего Биссонета.

– Странный повредил ногу, – быстро сказал Кратов. – Нужен отдых.

– Но Знающий может идти, – после небольшой паузы сказал Аафемт. – Странный отдохнет и догонит.

– Странный не догонит, – возразил Кратов. И, усмехнувшись, добавил: – Он Странный во всем. Может идти неверно и упасть. Его ум действует иначе, и конечности не подчиняются уму. За ним нужен присмотр.

– Тогда он не Странный, – сказал Видящий Внутрь, и в его словах Кратову почудилось скрытое благоговение. – Он Святой и мог бы обрести имагопревращение до срока, если бы не был Чужим. Тьморожденный-Тьморождающий Дракон останется подле него столько, сколько потребуется.

– Тьморожденный-Тьморождающий Дракон – тот, кто говорит со мной? – осторожно уточнил Кратов.

– Знающий знает, – ответил Аафемт и сел где стоял, подоткнув под себя полы серой хламиды. И в его словах снова слышалось не менее двух смыслов.

Биссонет, загодя сморщившись, пошевелил больной ступней.

– Не болит, – сказал он удовлетворенно. – О чем вы толковали с этим аборигеном?

– О вас. Тьморожденный-Тьморождающий Дракон… Тьфу, наградил же местный бог имечком!

– Ну так окрестите его как-нибудь покороче, – предложил ксенолог. – Все в вашей власти. Темнород, например…

– По сути верно, но смысл расплывается, – Кратов нетерпеливо пощелкал пальцами. Аафемт не без любопытства покосился на него и, лениво выпростав руку из своего тряпья, попытался воспроизвести этот жест. – Ладно, нарекаю его просто Тьмеон.

– Фу, пошлость! – скривился Биссонет. – Бульварщина! И, разумеется, вы просто не могли обойтись без нелепых аллюзий.

– Каких еще аллюзий?!

– Бросьте прикидываться поленом! Тьмеон, Археон…

– Мне и в голову ничего подобного не приходило! – попытался оправдаться Кратов. – Ну, не важно… Так вот, этот Тьмеон пришел к выводу, что вы святой.

– Вот как? – Биссонет расправил плечи, приосанился. – Что же, не он первый…

– Впрочем, я мог ошибиться в переводе, – ядовито произнес Кратов. – Кажется, он хотел назвать вас юродивым.

3.

Время исчезло.

Возможно, его течение сохранялось еще по ту сторону тяжкой плиты, что пролегла между дневным светом и подземной мглой. Сейчас в это верилось с трудом. Здесь было только пространство. Его можно было преодолевать, наматывая все новые и новые витки лестницы. Сколько их осталось позади? Никто не считал, а Тьмеон, добровольный проводник, каждый раз давал несоразмерные сведения… Пространство это можно было вдыхать, кривясь от отвращения, но с неизбежностью привыкая к его сырости и склепной затхлости. Или даже просто ощущать, сидя возле одной каменной стены и посылая взгляды по-над пропастью в противоположную, точно такую же, возле которой ты то ли пребывал полчаса назад, то ли спустя те же полчаса еще пребудешь.

Никто больше не спрашивал: «Куда мы идем?» Хотя бы потому, что ответ был заведомо не известен. Но иногда на лице Биссонета внезапно проступала тень смущенной улыбки, и он гнал ее, тряся головой и хмурясь. «Идиот, самонадеянный болван! – думал он. – На подвиги во имя науки потянуло. Твое место – за рабочим столом. Да, да, в мягком, черт возьми, кресле! И твой рабочий орган прежде всего голова, а не ноги…»