– Не понимаю, как можно отдыхать двадцать лет кряду. Это скучно. Это даже неприлично. Это что-то болезненное. Окружающие кормят ее, одевают и обихаживают, а она – развлекается!
– Можно подумать, она одна такая! – с легким оттенком ревности заметил Кратов. – Я читал отчет Планетарной службы занятости, где сказано: от двадцати до пятидесяти миллионов человек ведут праздный образ жизни. А ты, милое дитя, рассуждаешь, как вульгарный утопист. Причем марксистско-ленинского толка! Ну, это как раз возрастом и объясняется. Только несмышленыш с его черно-белым радикализмом и может требовать, чтобы всякому – по труду.
– Между прочим, это христианская норма! А марксисты, наоборот, обещали каждому по потребностям.
– И христианство ты понимаешь поверхностно. «Если хочешь быть совершенным, продай имение твое и раздай нищим, и будешь иметь сокровище на небесах…» Или что-то в этом роде.
Марси помолчала. Потом сказала с иронией:
– Мы с тобой такие крупные специалисты. Что по марксизму, что по христианской этике…
– Во всяком случае, меня не обременит прокормить своими трудами сотню-другую нахлебников, – пробормотал Кратов.
– На какие же средства она так резвится, твоя Рашида? – строго спросила Марси.
– Ну, ей причитается некоторая пенсия от Корпуса Астронавтов…
– Есть предельно простой способ вывести ее из пике и заманить куда угодно, – покачала головой Марси. – Ты придешь и позовешь ее за собой.
– Не приду, – возразил Кратов. – Куда я от тебя… после этой ночи?
– Все туда же – в Галактику, милый. Ты же звездоход.
– Не желаю спорить. Но не хочу сейчас даже думать об этом дне, хотя он и близок. Ты рядом, и мне хорошо. Ты – как заслуженная награда старому космическому волку за все лишения. И будь что будет.
– Уж не умыкнешь ли ты меня на свой Сфазис? – засмеялась Марси. – Кому я там нужна, нераспустившаяся почка… Ведь я ничего не умею, ничего не знаю. Единственное, что я освоила в мои годы – искусство любить и быть любимой.
– Да, но ты освоила его в совершенстве!
– …Ты постоянно будешь уноситься в темноту и неизвестность, встревать в переделки, а я обречена слоняться по вашим райским кущам, где полно яблок и ни одного завалящего змея!
– Поступим так, – сказал Кратов уверенно. – Ты поступаешь в ближайший институт ксенологии… например, в Сорбонну или Сан-Марино… через четыре года покидаешь его стены сложившимся специалистом, и я забираю тебя на Сфазис. Будем встревать в переделки вместе. Правда, существует нелепое предубеждение против женщин-ксенологов, но стереотипы для того и воздвигаются, чтобы их ломать.
– Фантазер ты мой темноликий, – промолвила девушка. – Живешь какой-то потусторонней жизнью, придумываешь бог весть что. Наверное, вы все чуточку ненормальные… Пока мы только подбирались к горной речке, которая больше похожа на ручей, Джемма уже искупалась. Вышла на берег, села на камень. Думаешь, она глядела на нас? Нет, она тихо сидела и глядела на звезды. И лицо у нее при этом было такое… такое…
В окно осторожно поскреблись.
– Кратов, – тихонько позвал Грант. – Как ты можешь спать, когда мы двенадцать лет не виделись и не увидимся столько же?!
Их было десятка полтора, а вовсе не целая орда, как померещилось Кратову поначалу. Довольно высокие – хотя это отчасти скрадывалось их странными, раскоряченными, на полусогнутых ногах, позами. На вид очень худые, даже изможденные. Обряженные в некое подобие глухих гимнастических трико грязно-песочного цвета и в мешковатые грубые накидки с небрежно отброшенными капюшонами.
Немыслимо, неправдоподобно, мистически похожие на людей.
Если бы не жесткие пепельные волосы, вздыбленные на манер петушиных гребней – что, впрочем, могло оказаться попросту прической. Если бы не многоцветные разводы на впалых щеках и залысых лбах – что даже издали сильно смахивало на заурядный ритуальный грим.
Биссонет охнул.
– Миллион дьяволов! – запричитал он. – Да ведь это же Видящие Внутрь. Все кастовые признаки налицо – и униформа, и раскраска… Вот это удача! Дилайт, Дилайт, где же вы?!
– Что нужно сделать, чтобы вступить с ними в контакт? – шепотом спросил Кратов.
– Для начала знать их язык! – раздраженно зашипел Биссонет – Я не готовился к прямому общению специально, я теоретик… У меня, если угодно, даже борода не сбрита!
– При чем тут борода?!
– Отклонение от стереотипа, вот при чем! Аафемт не имеют волосяного покрова на лице, и никто не знает, как они отнесутся к нашему обычаю отпускать усы и бороды. Быть может, это пробудит в них отвращение…
– А то, что Джед у нас чернее ночи, разве не отклонение от стереотипа?
– Это пустяки, видели бы вы, как они расписывают себя на культовых обрядах! Отчет Хофмана-Элула, раздел шестой…
– Послушайте, ксенолог вы или нет? – разозлился Кратов. – Начинайте как умеете, ведь такой шанс может больше не выпасть.
– Что, к черту, начинать?! Я никогда этим не занимался, откуда мне знать, что делать в подобной ситуации…
Аафемт молча разглядывали людей, не сделав за все время ни единого движения. Словно кому-то взбрела в голову фантазия окружить «иглу» экстравагантными восковыми фигурами.
– Мощная от вас ксенологическая поддержка Дилайту, – язвительно произнес Кратов. – Уж лучше бы мотали вы, в самом деле, на Землю!
– Так ведь я и хотел!.. Знаете что? – вдруг встрепенулся Биссонет. – Попробуйте скрестить руки над головой… вот так…