Гнездо Феникса - Страница 22

– Тогда последнее. Я плоддер, добровольный изгнанник, и нахожусь по ту сторону барьера отчуждения. Кодекс чести нарушить я не могу. Иначе мне придется оставить Плоддерский Круг. А я не считаю свою вину искупленной. И у меня нет морального права бросить своего напарника одного в Круге.

– Мы предвидели ваше последнее возражение, – проговорил Дилайт задумчиво. – Я беседовал с Гроссмейстером Плоддерского Круга. Гроссмейстер оценил подобное понимание плоддерской чести как неоправданно узкое. Дело чести плоддера – выполнить свою работу любой ценой. Если для вас нет иных препятствий, то приказом Гроссмейстера вы направлены в нашу миссию вторым навигатором. Теперь это ваша работа.

– Приказ есть приказ, – безразлично сказал Кратов.

– Но разве вам по-человечески не интересно участвовать в таком деле? – спросил Аксютин уязвленно. – В контакте с иным разумом?!

Кратов безмолвствовал не меньше минуты. На его коричневом лице ничего не отражалось.

– Интересно, – наконец ответил он.

5.

– Как, ты говоришь, его фамилия? – спросил Юрий Вилга. – Кратов, Кратов… Смешно, но она мне знакома. Где-то мы пересекались. Или я ее слышал. Еще смешнее, но именно в связи с ксенологией. Сами понимаете, в связи с прочими сферами человеческой деятельности я фамилий не запоминаю.

– Фамилию своей женщины ты хотя бы помнишь? – полюбопытствовал Бертран Биссонет. – Или только имя?

– Он не ксенолог, – сказал Аксютин. – Примечательный тип. На вид ему лет тридцать. Весь бурый от космического загара.

– Это называется «загар тысячи звезд», – прокомментировал Вилга. – Я наводил справки… Вы обратили внимание, что у Дилайта и его банды такие же бронзовые рожи?

– Мускулы совершенно звериные, – продолжал Аксютин восторженно. – Я думаю, он не может согнуть руку к плечу – бицепс помешает. Вот здесь, – он показал на шею, – следы жутких ожогов. И, по его признанию, он страдает пирофобией.

– Значит, горел, – кивнул Вилга. – Как же он отважился лететь с нами в это пекло?

– Ну, пожары возобновятся не скоро, – небрежно сказал Аксютин. – Наша модель предполагает…

– Ваша модель! – фыркнул Биссонет. – Потрите вашу модель о голову и засуньте себе в задницу. Субъективный фактор вы учли в вашей модели?

– Не хочешь ли ты сказать, Берт, что Аафемт склонны к детскому неосторожному баловству с огнем? – ощетинился Вилга. – Да они там все поголовно должны изнывать от пирофобии. Почище этого плоддера!

– Узнаю схоласта-ксеносоциолога, – усмехнулся Биссонет. – Когда ты видел, чтобы жители наших океанских островов, дважды в месяц заливаемых всевозможными цунами, страдали гидрофобией?

– Гидрофобия не есть фобия в строгом смысле, – заявил Вилга. – Это вирусное поражение центральной нервной системы, весьма редкое. Если, к примеру, тебя покусает бешеное животное.

– Бешеный крокодил, – добавил Аксютин.

– Или бешеный ксеносоциолог, – сказал Биссонет.

– А ну как я обижусь? – осведомился Вилга.

– Значит, у тебя и впрямь неладно с центральной нервной системой, – пожал плечами Биссонет. – Особенно с чувством юмора. Допускаю, что мои шутки резковаты, но я острю как умею и жду того же от тебя. Ничего нет хуже пресной остроты! И потом, если я захочу тебя обидеть, то специально уведомлю заранее.

– Юмор здесь ни при чем, – сказал Вилга печально. – Вы, доктор Биссонет, поносите мою науку, а это никому не позволено. Требую сатисфакции.

– Извольте, доктор Вилга, – согласился Биссонет и протянул ему руку. – На, укуси.

– Зачем? – опешил тот.

– Обычно так мы миримся с моей подругой, – пояснил Биссонет. – Когда уже никаких аргументов не остается, перебита посуда, здравый смысл поруган, человеческое достоинство попрано, моя кроткая Флосси говорит: «Бертран, цыпленочек, дай я укушу тебя, и все забудем…»

– Кто твоя подруга по профессии? – спросил Вилга.

– Детский воспитатель.

– Мудрая женщина. Я уж сгоряча подумал, что ты сам изобрел столь замечательный способ гашения конфликтов. Оказывается, никакой заслуги ксеноэтологии здесь нет. А может быть, ты упускаешь из виду гастрономический аспект? Что-то там прозвучало о курятине…

– А ты упускаешь редкостный шанс заразить меня гидрофобией.

– Конфликт! – вдруг воскликнул Аксютин, все это время напряженно размышлявший.

– Что с тобой, Павел? – обратился к нему Биссонет. – Мы вовсе не собирались переходить к вооруженным акциям внутри ИОК…

– Межрасовый конфликт, – сказал Аксютин с облегчением. – Псаммийский инцидент.

– Точно! – Вилга ударил себя по лбу. – Ведь на языке вертелось!

– И я помню, – промолвил Биссонет сдержанно. – Болезненный щелчок нашей практической ксенологии. Люди отстреливали разумных инсектоидов. А те, соответственно, людей. И что же?

– Ксенологическую поддержку миссии осуществлял Сергей Варданов, – сказал Вилга. – Я немного знал его. Редкий был зануда, земля ему пухом. А вот драйвера, что рискнул ржавым тесаком интуиции разрубить гордиев узел межрасового конфликта, звали Николай Кратов.

– Константин, – поправил Аксютин.

– Кажется, так, – согласился Вилга. – На имена у меня тоже неважная память. Они все такие одинаковые.

– Я читал монографию Агбайаби «Блеск и нищета ксенологии», – сказал Аксютин. – Там этому инциденту отведено изрядное пространство. Уважаемый мэтр исследовал действие, а равно и бездействие Кратова с различных позиций, подвел теоретическую базу и, к собственному изумлению, счел его поведение верным. Разумеется, в цейтноте, при отсутствии ксенологической поддержки – Варданов-то был уже мертв. И с небольшими оговорками калибром поменьше.